— По мне так это идеализирование, — заметил я.
— В каком смысле?
— В старые добрые времена все-все было лучше, — сказал я. — Да спроси любого старичка, он скажет то же самое.
Цирцея не смогла удержаться от смеха. От этого смеха у меня задрожал кончик хвоста.
— Возможно, вы более продвинутые, чем мы думали, — сказала она, и тема была закрыта.
Дальше мы поболтали о системе взглядов прогрессистов, большая часть которых вращалась вокруг идеи о необходимости установления более тесных связей с нашими предками и их образом жизни, чтобы посредством этого стать настоящими динозаврами. Ну, или что-то типа этого, даже после всестороннего обсуждения в течение пятнадцати минут я так и не врубился до конца.
— То есть вы говорите, что сейчас мы — динозавры лишь частично? — спросил Эрни.
Цирцея кивнула.
— Да, я утверждаю, что мы — лишь часть подлинных себя.
От всей этой философии у меня шла кругом голова. Я встал с подушки, чтобы размять ноги.
— Должен сказать, что вы придумали очень интересную систему взглядов.
— О, это не я, — сказала Цирцея. — Как и вся группа не моя, и дом тоже не мой. Это все наше общее, хотя мы многим обязаны нашему основателю.
Должно быть, это тот парень, о котором нам рассказывала Джул во время нашего визита в музей восковых фигур. Ну, продавец пылесосов с гипертрофированным «эго».
— А где он сейчас? — спросил я.
— О, Рааль уже более не приходит в наш дом, — сказала Цирцея. Это имя вызвало отклик в моем сознании. Рааль. — Он уже стал динозавром на сто процентов, и я уверена, вы можете себе представить, насколько нелегко удержать этот невероятно высокий уровень жизни по принципам прогресса, если ты живешь в обществе, где доминируют приматы.
Я решил, что фраза «уже более не приходит в наш дом» — это эвфемизм для обозначения смерти, но, возможно, Цирцея действительно верит, что Рааль не отправился в лучший из миров, а просто перенесся в другой мир.
— Значит, мы не сможем познакомиться с ним, — сказал Эрни.
— О, нет, пока вы не продвинетесь по пути прогресса, — прозвучал ответ Цирцеи. Затем она поднялась и стряхнула пылинки, прилипшие к ее зеленой бархатной накидке. — Боюсь, похороны вот-вот начнутся. Вы хотели бы присоединиться ко мне, мальчики?
Вероятнее всего, после похорон можно будет на халяву покушать, так что мы с Эрни поскакали за Цирцеей, спускавшейся по лестнице. Ее движения были легкими, изящными, практически Одри Хепберн, и, следуя за ней, я почувствовал себя как самый неловкий ребенок, которому никак не удается научиться ходить.
Мы пришли в бальный зал, в котором раздавался шепот, как и во время той вечеринки, но в этот раз тише и печальнее, а на заднем фоне слышалось какое-то знакомое потрескивание и пощелкивание, но я пока что не мог идентифицировать этот звук. Нечто среднее между гигантской миской воздушного риса и помехами, которые раздаются из радиоприемника, если его не настроить на существующие радиостанции, почти как… как…
Костер. Яркие языки пламени поднимались из большой дыры, сделанной прямо в полу бального зала, а воздух над ними подрагивал, соединяя в танце двуокись углерода и пепел. Из-за разницы температур я сначала даже выскочил из зала, но потом взял себя в руки и снова прошел в душное помещение, чувствуя себя как дома среди толпы других динозавров. Некоторые были в облачении, другие в своем естественном обличье, и все они ждали, когда же начнется торжественная церемония.
Определенно я ничего такого не заметил, когда был здесь впервые, никакой дыры в полу не было. Но я пригляделся, загородившись рукой от ослепительного огня, и заметил, что пол был снят, возможно, механическим путем, и в миниатюрной версии Аида, около трех метров в ширину, плескалось нечто очень похожее на расплавленную лаву, если я правильно помню из передач канала «Дискавери».
— Отличная печечка, — прошептал мне Эрни.
— Ага, — ответил я. — Ты захватил с собой маршмеллоу, чтобы было, что испечь на костре?
Пять динозавров с разных сторон зашикали на нас. Цепочка ДНК прогрессистов, как правило, лишена важного гена юмора. Хотя если бы мне пришлось все время жрать только сырых тритонов, то я тоже стал бы очень грустным.
Вскоре начались и похороны. Цирцея заняла свое место на приподнятом помосте и начала длинный монолог о покойной, о том, как через прогресс она нашла свой путь в жизни, в заключение Цирцея выдала целый ряд всяких душещипательных фразочек, чтобы разжалобить публику и заставить пустить слезу.
Сэмюель и еще один прогрессист, трицератопс в своем натуральном виде, зато в очках от Армани, выкатили тело старой самки орнитомима. Да, она действительно мертва.
— Во время падения астероидов многие наши предки гибли в огне, и сейчас мы передаем тело сестры нашей в самое сердце огня, унаследованного всеми нами от предков. Как наши предки покинули землю, так и мы уйдем в мир иной.
— Так и мы уйдем в мир иной, — эхом повторили все собравшиеся, кроме нас с Эрни. Нам же не выдали шпаргалки.
Это было сигналом. Сэмюель и трицератопс поместили тело покойной на длинную деревянную доску на четырех колесах и начали подталкивать эту импровизированную тележку прямо к открытой яме с лавой. Одна из лап усопшей свалилась, но казалось, этого никто и не заметил, хотя ее когти царапали по полу, издавая ужасный скрипучий звук, пока тележка подкатывалась к месту кремации.
— Огонь к огню, — произнесла нараспев Цирцея. — Предки к предкам.
— Огонь к огню, — повторила толпа. — Огонь к огню.