— Эрни, мы не можем тут прохлаждаться, пока…
Скрипнула входная дверь, остались доли секунды…
— …ты найдешь хрен знает что, что бы это ни было!
— Уже нашел, — сказал Эрни спокойным, почти печальным голосом.
Я попытался рассмотреть маленькую желтую бумажку в его руке, но он уже открыл раздвижные застекленные двери и оставил меня пробираться через бардак, устроенный им в спальне. Я едва успел выскочить во дворик, как услышал хор охов-ахов и возмущенных голосов из прихожей. Но я уже сломя голову несся подальше от места преступления, быстро набирая скорость. Я буквально пролетел мимо бассейна, затем по газону, перескочил через забор одним прыжком (должен признаться, в этот раз это далось мне чуть сложнее, чем обычно) и ползком преодолел соседский дворик. А Эрни тем временем опередил меня на добрый десяток метров.
Через две минуты мы уже сидели в моем любимом «линкольне», пыхтели как паровозы и пытались перевести дух, но при этом посматривали, не видел ли нас кто, не преследуют ли нас. Но единственное движение в полумраке создавали типичные элементы пригородного пейзажа: сети баскетбольных корзин слегка покачивались на ветру, фигуры фламинго, украшавшие лужайки, заваливались со своих проржавевших металлических ног, соседские коты рыскали в поисках приключений. На какое-то мгновение показалось, что нам удалось смыться незамеченными.
Мои желудочные демоны были недовольны неожиданной пробежкой по пересеченной местности и грозили вернуть обратно два небольших куска баранины, которые я успел запихнуть себе в рот. Я с трудом сглотнул, пытаясь сохранить остатки профессионализма. Меньше всего мне хотелось завершить вечер, очищая переднее сиденье «линкольна».
Эрни был поглощен содержанием украденной им бумажки. Через некоторое время я спросил:
— Может, и мне покажешь, что это такое?
Он сложил листок пополам, потом еще раз и засунул в нагрудный карман.
— Давай-ка выбираться отсюда.
— Самая лучшая идея за сегодняшний день, — я повернул ключ, старый добрый американский мотор проснулся и затарахтел, нарушив тишину ночи.
Когда я включил фары, Эрни протянул руку и выключил их снова.
— Вообще-то я бы предпочел их включить.
— Проедь по ее улице, — велел Эрни.
Я покачал головой.
— Это плохая идея, Эрн, — я снова включил фары в знак протеста. — Нам и так уже один раз повезло. И мы найдем себе приключений на…
— Выключи фары. Это безопасно. Ну же, малыш. Ради меня!
Я рад был бы поспорить с ним, честное слово, но мог заранее предвидеть свое поражение. Ради того, чтобы сэкономить пару часов, я мысленно заблокировал каменной стеной тот отдел мозга, который отвечает за любовь к спорам, выключил фары и поехал по улице, как и просил Эрни.
Входная дверь была открыта, в доме горели все лампы, какие только можно. Хозяева врубили даже галогенные лампы во дворе, так что дом светился с интенсивностью ядерной вспышки. В полумраке я неторопливо ехал под уклон, едва касаясь педали газа.
Из дома до нас донеслись обрывки разговора: «…украшения… проверь, не взяли ли они… где твои кольца… посмотри, все ли в сейфе…». Вместе со словами долетал и запах, густой аромат злобы. Воздух в пределах квартала постепенно наполнялся запахом каштанов, запеченных в костре, но для динозавров это запах страха и злости, а противоположные эмоции будут сопровождаться пощипыванием носа, как в морозный день.
Хозяйка дома, возможно, почуяв наше присутствие или просто нуждаясь в передышке, поскольку ей трудно было смириться с самим фактом вторжения в ее гнездышко, вышла на крыльцо и уставилась в ночное небо. Видела ли она нас? Вероятно. Узнала ли? Вряд ли.
Да, давненько она не была у специалиста по состариванию масок. Я смог понять это даже на таком расстоянии, поскольку на ее маску еще не был нанесен набор морщинок, который положено иметь дамам после пятидесяти. В целом она выглядела точно так же, как в последний раз, когда мы виделись, то есть больше трех лет назад. Копоткие белокурые волосы были туго завязаны в аккуратный небольшой пучок, на тонких изящных запястьях набор не слишком дорогих украшений. Глаза окружены голубыми тенями, а губы скорее розовые, чем красные. Даже сейчас, когда она боялась и была расстроена, видно было, что эти губы умеют улыбаться, ее доброжелательный нрав не давал уголкам губ опускаться.
— Она все так же пахнет, да? — сказал Эрни. Его печальный тон и меня заставил погрузиться в задумчивость. Я легонько похлопал напарника по спине, но в этот раз он не убрал мою руку. И мы хором вздохнули.
— Она такая милая, — протянул я.
— Не сыпь соль на рану.
— А что я такого сделал? Ты сам сказал, что она хорошо пахнет, а я сказал, что она милая. Разве не так?
Эрни поскреб подбородок, потирая щетину, которую аккуратно наносил раз в неделю. Он подумывал о том, чтобы купить себе комплект растительности на лице у Нанджутцу, тогда волосы действительно прорастали бы сквозь кожу с заданной скоростью, но решил, что наборы сменных бород (которые надо обновлять хотя бы раз в две недели) не стоят тех денег, которые за них просят.
— Так, малыш. Она и впрямь очень мила, — сказал он.
Быстрым движением Эрни залез в карман, вынул листок бумаги, похищенный им из дома, и бросил мне на колени. Я медленно развернул его, при этом потертая бумага зашуршала под моими пальцами, и поднес к слабому лучику света от циферблата часов.
Свидетельство о браке. Если быть точным, свидетельство о браке между Луизой и Эрни. Я сложил листок как можно осторожней и протянул его напарнику, который все еще не мог оторвать взгляд от своей бывшей жены, стоявшей в дверях их бывшего дома.